ТЕНИ МИНУВШЕГО

«Главы из романа «Иллюзия выбора»

Журнальный вариант

       В сентябре 1989 года мне надо было ехать в Ледогорск на приемо-сдаточные испытания автоматизированной бортовой системы и, в случае их успешного завершения, закрыть очередной этап НИОКРа. Я появился на заводе за два дня до начала испытаний. Сдаточная команда нашего СКБ работала там уже несколько дней. Мне оставалось только ещё раз проверить работу системы.

       Испытания начались точно по графику. Всё шло нормально, не происходило ничего непредвиденного, система работала как часы. Я уже стал строить планы об окончании командировки: сегодня испытания будут завершены, завтра день на оформление документов, и можно будет ехать домой.

       К обеду мы не успели всё закончить, да в этом и не было необходимости, до конца дня вполне успеем. Как выразился один острослов, работа занимает всё отведённое на неё время. «И никак не меньше, больше – может», - мог бы добавить я от себя.

       Я нарочно немного задержался и пошёл обедать один. Во внеслужебной обстановке начинаются пустые разговоры; это меня очень раздражает, и я предпочитаю оставаться наедине со своими мыслями.

                                С людьми скучаю до чрезмерности,

                                Одно и то же вижу в них…

       Под этими строками Константина Бальмонта мог бы подписаться и я.

Впрочем, так было не со всеми. С Игорем, например, мы могли разговаривать часами, если у нас было на это время.     

       Войдя в обеденный зал и вдохнув кулинарные ароматы, я вдруг почувствовал, что довольно сильно проголодался. Мой завтрак в этот день состоял только из стакана чая. С утра у меня не было никакого аппетита. Всё-таки сказывалось нервное напряжение перед испытаниями. Несмотря на то, что всё было проверено и перепроверено, я был достаточно опытным человеком, чтобы знать, что никто никогда не застрахован от различных случайностей, например, внезапных отказов, как они называются в теории надёжности, или от хорошо известного так называемого визит–эффекта. Зато сейчас, когда большая часть испытаний была успешно завершена, мой аппетит разыгрался.

       На закуску  я взял треску в томате, потом щи, бифштекс с яйцом и гарниром из картофельного пюре и, конечно, компот. Управившись с обедом, я откинулся на спинку стула и неожиданно обнаружил, что у меня слипаются глаза. Обильная трапеза на голодный желудок подействовала на меня как снотворное. Надо бы выпить кофе, а то ещё буду клевать носом во время испытаний.

       У буфетной стойки толпилось несколько человек.

       - Сделайте мне, пожалуйста, двойной кофе, - попросил я, когда настал мой черёд.

       Буфетчица подняла глаза и вдруг застыла, молча меня разглядывая. Я не мог понять, чем вызван такой интерес. Может быть, моя просьба показалась ей несколько необычной? Неужели здешний народ не пьёт крепкого кофе? Я вежливо улыбнулся и повторил свой заказ. Она молча приготовила кофе и назвала цену. Я поблагодарил и пошёл на своё место.

       Не успел я сделать и пары глотков, как почувствовал, что кто-то стоит рядом. Я поднял голову. Это была буфетчица. Выражение лица у неё было довольно смущённое. Немного неуверенно она произнесла:

       - Вы… ты меня не узнаёшь?

       Во время моих командировок не так уж редко бывало, что женщины пытались завязать знакомство различными способами, в том числе и при помощи этой фразы или ей подобных. Однажды совершенно незнакомая женщина подошла ко мне, сказала: « Здравствуй», - и заговорила со мной так, как если бы мы были давно и хорошо знакомы. Другой раз какая-то дама позвонила мне в номер, спросила какого-то Сашу, долго удивлялась, почему его нет, но трубку не вешала до тех пор, пока я не назначил ей свидание. Я мог бы многократно умножить список подобных происшествий.

       Если бы здесь был Руслан, то, глядя на буфетчицу, он не преминул бы сказать что-нибудь вроде::

       - А лет-то ей, пожалуй, на десяток побольше, чем верхняя граница того возраста, который ты обслуживаешь!

       Но дело было даже не в возрасте. Я вообще не собирался заводить командировочные романы и уже хотел вежливо ответить:

       - Простите, нет. Вы, наверно, обознались.

       Но что-то в тоне её голоса показалось мне странным, как-то не подходящим к той ситуации, которую я себе уже нарисовал и где всё разложил по полочкам. Я чуть внимательнее всмотрелся в буфетчицу, и у меня вдруг непроизвольно вырвалось:

       - Катя?!

       - А я тебя сразу узнала, - сказала она, присаживаясь. – Какими судьбами?

       - Я здесь в командировке. А ты?

       - А мы с мужем уже давно сюда переехали. Здесь у него заработки хорошие.

       Это меня нисколько не удивило: от Ледогорска до Архангельска всего километров шестьдесят, и здесь находится большой завод. 

       Мы оба понимали, что нам надо где-нибудь встретиться и поговорить. Но где? В этом небольшом городе нас могли заметить вместе Катины знакомые, что скомпрометировало бы замужнюю женщину. Провинциальные правы были мне хорошо известны. От этой неожиданной встречи у меня голова шла кругом, и я не мог ничего придумать.

       - Приходи сюда в половине третьего, - первой нашлась Катя. – Здесь уже никого не будет. А сейчас мне надо идти работать. – Она кивнула в сторону буфетной стойки, где хлопотала какая-то женщина, которую Катя попросила подменить её на несколько минут.

       - Сегодня я никак не могу. Мне надо закончить одну срочную работу.

       - Хорошо, завтра. Так не забудь: в половине третьего. Я буду ждать.

       Она улыбнулась мне, и  я вспомнил, что это была всё та же прежняя улыбка, которой она провожала меня тогда, тридцать лет назад, в Архангельске, когда я уходил в рейс. В этой улыбке были и грусть от предстоящей разлуки, и надежда на новую встречу.

       Испытания, как я и ожидал, завершились успешно. Я уже приготовился обговаривать с Ермолаевым вопросы оформления документов, но он меня опередил, потребовав проведения дополнительных испытаний, которые должны были показать, что при различных повреждениях системы полностью исключена возможность появления ложных сигналов. Мне эта дополнительная работа и на хрен была не нужна. Однако портить отношения с представителем заказчика не полагалось, и, в конце концов, после того как Ермолаев, в свою очередь, пообещал совместить лабораторные и заводские испытания системы в комплексе, что означало для нашего СКБ довольно существенную экономию ресурсов,  я согласился.

       Для подготовки системы к этим испытаниям надо было установить коммутационную аппаратуру для имитации повреждений. Мы вкалывали в этот день до 23 часов, а на следующий день в 7 утра уже снова были на работе. Для того, чтобы поднять трудовой энтузиазм коллектива, я пообещал всем по возвращении в Ленинград по два отгула.

        После обеденного перерыва можно было начинать испытания, но участвовать в них я никак не мог: меня ждала Катя. В начале третьего я сказал Ермолаеву:

       - Ну, вы тут испытывайте, а я пошёл. Мне ещё нужно уладить здесь кое-какие дела.

       Ермолаев удивлённо взглянул на меня. Эти испытания представлялись ему чрезвычайно важными, и он никак не ожидал, что я не буду в них участвовать лично.

       - Руководить испытаниями будет мой заместитель, - ответил я на его немой вопрос.

       Официально заместителя у меня не было, но я назначил его сегодня утром своей властью.

       Я пришёл за несколько минут до назначенного срока. В огромном пустом обеденном зале стояла гулкая тишина. В первый момент я подумал, что Катя ещё не пришла, но потом заметил женскую фигуру в белом халате, сидевшую в дальнем углу. Это была она.

       Мы поздоровались, а затем какое-то время молча смотрели друг на друга. Разговор начинать следовало, конечно, мне, но никакие слова не шли на ум. Наконец Катя спросила:

       - Ну, как живёшь, Лёшенька?

       - Да по всякому. В общем, нормально.

       - А семья как? Жена, дети?

       - Да никак. Мы развелись.

       - Вот как? И давно?

       - Да лет двадцать пять уже.

       - А второй раз ты не женился?

       - Пока нет.

       - Что ж так?

       - Да вот так уж получилось. Судьба, видно, такая выпала.

       Мы снова помолчали. Разговор не клеился. Наверно, мне следовало бы, в свою очередь, спросить её, как она живёт, но, честно говоря, меня это мало интересовало, так что мой вопрос прозвучал бы, пожалуй, фальшиво. Нас связывало только прошлое, и только это было нам интересно. В своём нынешнем качестве мы были мало интересны друг другу: призраки, эксгумированные из прошлого, не больше. Говорить о настоящем нам было неинтересно, а о прошлом говорить мы почему-то не решались, может быть, потому что мы стали другими людьми, и примерять на себя эмоции прежних лет было неловко.

       Наконец, немного запинаясь, я произнёс:

       - Ты получила моё письмо? Тогда …

       - Получила.

       - Но ответа не было.

       У меня и в мыслях не было её в чём-нибудь упрекать, но мои слова невольно прозвучали упрёком.

       - А чего мне писать-то было? Ты ведь, Лёшенька, мне всё отписал: «Так, мол, и так, есть в Ленинграде у меня невеста, теперь я на ней женюсь, а с Вами, Екатерина Васильевна, я просто так время проводил». Так чего мне писать-то было после этого?

       Всё это, конечно, было не так. Никакой невесты у меня тогда не было, и с Катей я вовсе не «просто так время проводил», но оправдываться мне не хотелось, и я промолчал.

       - Спасибо хоть, что написал. А то бы я в пароходство бегала, спрашивала бы всё: «Где мой Лёшенька, что с ним?» В газете тогда читала, что очень сильная буря была. Писали, что погибло свыше тридцати судов различных национальностей. Сколько я слёз тогда пролила, да выходит не напрасно: для меня ты и погиб тогда в ноябре пятьдесят девятого.

       - Почему же ты так решила? Я ведь написал тебе, могла бы и ответить!

       - С чего это я стала бы отвечать тебе? Ты ведь… Ты же обманул меня тогда!

       - Обманул?! Я тебе ничего не обещал!

       - Не обещал?! А это?! Забыл?!

       Она отвернула лацкан халата, и я увидел приколотую к её блузке брошку в виде двух пересекающихся колец. С некоторым трудом мне удалось вспомнить, что это была та самая брошка, которую я подарил ей перед тем, как наше судно ушло из Архангельска. Ну, и что с того? И тут я заметил, что кольца были разного размера – одно чуть больше другого. Да это же символ обручальных колец! Вот оно что! Для меня это был просто прощальный подарок, а для неё – обещание, почти что настоящие обручальные кольца. Объяснять ей сейчас это было бы просто глупо, она бы всё равно ничему не поверила.

       - Мне очень жаль, Катя, что так получилось. У нас всё могло бы сложиться иначе. Если бы та девушка, которую я встретил ещё до тебя, не…

       Я запнулся. Катя смотрела на меня в упор обжигающим взглядом. Щёки её горели. Видимо, она находилась сейчас под воздействием оживших воспоминаний и связанных с ними чувств: прошлой любви, ревности, обиды.

       - А обо мне ты тогда подумал? Хотя бы о том, что я тоже женщина и тоже могла стать беременной?!

       На моих глазах вдруг произошло чудо перевоплощения. Передо мной была уже не грузная женщина пятидесяти лет, а та прежняя Катя, которой едва исполнилось двадцать, и мы опять оказались вдвоём в её комнате на её узкой девичьей кровати. После своих несмелых ласк она прижималась ко мне, прятала лицо у меня на груди и шептала:

       - Лёшенька, я стала совсем бесстыжая, да?

       Это меня удивляло. После Ирины она казалась мне уж очень застенчивой. Я как-то попытался объяснить ей, что совсем она не бесстыжая, а наоборот, может быть, ей надо быть более раскованной. Она отодвинулась от меня, чтобы заглянуть мне в лицо, проверяя не смеюсь ли я над ней, потом опять прижалась ко мне и прошептала:

       - Ой, Лёшенька, я такая счастливая!

       Мне показалось, что я снова чувствую прикосновение её обнажённого тела, вдыхаю запах её волос, слышу её горячий шёпот… Я тряхнул головой, отгоняя наваждение.

       - Ты хочешь сказать, что…

       - Да уж теперь я и скажу тебе, если нам привелось снова встретиться после стольких лет! Вот уж ни думала, ни гадала, что когда-нибудь снова тебя увижу!

       Я сидел молча, совершенно ошарашенный, уже предугадывая, что она сейчас мне скажет. Катя не унималась:

       - Подлецом ты, видишь ли, не захотел оказаться! А то, что ты меня бросил – кем стал?! Чистеньким, благородным?!

       Постепенно я немного очухался.

       - Успокойся, Катя! Ты ведь мне ещё толком ничего не рассказала.

       - А чего тут рассказывать-то, - сказала она уже спокойнее. – Беременная я была, когда твоё письмо получила. Не знала, чего и делать, куда деваться. Аборт делать поздно, матерью-одиночкой становиться – доля незавидная. – Она немного помолчала. – Замуж я вышла, Лёшенька, за одного парня. Он давно за мной ходил, ещё до тебя.

       - А он знал…?

       - Я ему всё честно рассказала. Разве на обмане что-нибудь прочное построишь? Да, может, так оно и к лучшему получилось. Замуж-то за ровню выходить надо. Поманил ты меня тогда, Лёшенька, вот у меня голова-то и закружилась.

       Я не стал выяснять, чем это я ей не ровня. Прямо не скажет, начнутся всякие недомолвки, не люблю я этого нудного выяснения отношений, да и не к чему это сейчас.

       - А что с ребёнком?

       - Тут всё путём. Сына я родила, Лёшенька.

       - Как назвала?

       - Алексеем.

       - А твой муж не возражал?

       - Он не знает, как тебя зовут. Мы с ним договорились, что никто никогда не узнает. что ребёнок не его, а он меня никогда не то что не попрекнёт, а даже не вспомнит.

       - Он сдержал своё обещание?

       - Сдержал. Он хороший человек, любит меня.

       «А ты его?», - хотел спросить я, но в этот момент перехватил её взгляд. Из её глаз плеснуло на меня такой неизжитой обидой, что слова застряли у меня в горле.

       - А как… сын?

       Что-то мешало мне сказать мой, твой, наш или даже просто назвать его по имени.

       - У него все хорошо. Окончил мореходку, сейчас плавает старпомом.

       - У тебя есть с собой его фотография?

       - Есть. Я знала, что ты захочешь на него посмотреть.

       Она вынула из кармана халата фотографию и протянула её мне. Я увидел молодого человека в морской форме. У меня что-то защемило в груди. Если бы Катя заранее не сказала, кто это, я вполне мог бы подумать, что это одна из моих старых фотографий. В довершение сходства над левым углом верхней губы темнела родинка.

       - Я возьму это фото.

       - Возьми. Я принесла его для тебя.

       - Тебе бы следовало написать мне о ребёнке. Всё-таки это не одной тебя касалось.

       - А зачем мне писать-то было, Лёшенька? Одна от тебя беременна, другая…  Ну, и кого бы ты выбрал?

       - Тебя, конечно!

       - Это ты сейчас так говоришь, Лёшенька, а тогда – ой ли!

       Я не стал её разубеждать. Пусть думает, что хочет, теперь уже всё равно.

       - Ты уж прости меня, Лёшенька, я тут наговорила тебе сгоряча, Бог знает что. Как увидела тебя, вспомнилось мне всё, что у нас было, да так ясно, как будто только вчера…

       Мы попрощались просто. Ни поцелуев, ни объятий. Нам это было уже ни к чему. У двери я обернулся. Катя сидела в той же позе. На таком расстоянии я уже не мог разглядеть выражение её лица. То ли она смотрела мне вслед, то ли грезила о чём-то, может быть, о прошлом. Я осторожно, без стука закрыл за собой дверь. Тени минувшего снова канули в прошлое, где им, собственно говоря, и надлежало пребывать.

       Ермолаев сидел за столом с довольной миной. Значит испытания идут успешно. Когда я подошёл ближе, он взглянул на меня и воскликнул:

       - Алексей Александрович, что с Вами?! На Вас же лица нет! Случилось что-нибудь?

       - Да нет, ничего особенного. Дела,  суета, рутина.

       Я совсем не собирался с ним откровенничать.

Впервые напечатано в альманахе «Иные берега» 5/2007